Опубликовано: 26 июля 2016 г.
Метки: Коротаев Г.К.

Интервью с научным руководителем МГИ, доктором физико-математических наук Г.К. Коротаевым

Геннадий Константинович, Вы помните, когда у Вас впервые возникло желание заниматься наукой?

Да, отлично помню! Мне было лет шесть, наверное… У меня отец преподавал, будучи инженером, и приносил домой очень интересные книги с нарисованными закорючками — интегралами. Мне они очень нравились, хотелось разобраться в них. С этого и началось… А дальше все пошло само собой — школа, математические олимпиады, университет. Как-то всё уже было естественно.

Выходит, Вы уже в детстве знали, что будете ученым?

Не могу сказать, что я это знал, но с закорючками хотелось разобраться (смеется). Мне нравилось это!

На кого в то время хотелось равняться?

Однозначно не скажу. В то время было очень много научно-популярных книжек. Читал про разных математиков: про Эйлера, про Гаусса. Это было очень увлекательно. Когда постарше стал, интересовался революцией в физике, связанной с открытием атома, теорией Шредингера. Когда участвовал в школьных олимпиадах и ездил в Московский университет, мои кураторы часто рассказывали про известного ученого-математика Колмогорова и про его ученика Арнольда. Потом, уже будучи студентом МГУ, узнал, что Владимир Игоревич Арнольд, крупнейший математик XX века, читает лекции на параллельном потоке. Вскоре его лекции были изданы отдельной книгой. Я с ними детально ознакомился и следил за деятельностью этого ученого, понимая, что он — человек исключительный, можно сказать, гений современности.

Никогда не задавались вопросом, кем могли стать еще, если бы судьба сложилась по-другому?

Не знаю даже… Я всегда любил историю и географию, увлекался книгами Жюля Верна, Майн Рида читал с удовольствием. Историю я до сих пор люблю. География в то время тоже очень привлекала… Как знать?

А сейчас в Вашей жизни хватает времени для излюбленных занятий, в Вашем плотном графике ученого-руководителя находится место для увлечений?

Вообще я привык заниматься тем, что мне интересно, и мне всегда удается это делать. Когда было интересно чисто наукой заниматься, нужно было много думать, сидеть допоздна — я мог работать ночи напролет. Трех часов хватало, чтобы поспать. А когда появлялось желание отвлечься от науки, я любил играть в теннис — это вместо релакса. Люблю спорт. Раньше играли во что только можно было… Еще мне интересно путешествовать. Причем, я не любитель экскурсий. Гораздо лучше самому ходить, без экскурсовода. Может быть, меньше узнаешь, зато — больше увидишь!

Глядя на арсенал Ваших научных достижений, зная, что Вы являетесь успешным организатором — возглавляете отдел, руководите научным процессом в институте, воспитываете новое поколение ученых, возникает вопрос, как Вам удается все это делать эффективно и качественно? В чем Ваш секрет успеха?

Вообще-то, никакого секрета у меня нет. Думаю, немало людей могут это делать гораздо эффективнее. В основном, все получается тогда, когда к делу есть интерес. Если есть студенты, с которыми можно на хорошем уровне разговаривать, какие-то задачи обсуждать — это же интересно, и с ними хочется заниматься! А если говорить про научно-организационную деятельность — тут у меня все довольно счастливо сложилось. Чисто административной работы от меня никто никогда не требовал. Много лет находясь в должности заместителя директора института, я организовывал программы, совместные проекты. Это была, по сути, та же научная работа, но другого уровня, когда ты не только сам что-то делаешь, а когда более крупные задачи может решать с тобой весь коллектив. И если рядом находятся квалифицированные люди, задачи решаются успешно!

Вам повезло с коллективом?

Да, конечно. Здесь, действительно, сильные ребята. Несмотря на то, что в 90-е годы много разъехалось, тем не менее, сильных ребят тоже осталось много. И сотрудничали мы всегда со специалистами высокого уровня. В советское время было очень квалифицированное всесоюзное научное сообщество, потом мы как-то плавно перешли на сотрудничество с американцами — там тоже мастера своего дела, потом — с Европой сотрудничали. Были хорошие совместные программы. Буквально через три года после того, как я защитил кандидатскую диссертацию, началось участие в проекте «POLYMODE» (с американскими коллегами). Это был крупный эксперимент, специализированные рейсы по изучению мезомасштабной изменчивости…

Вы всегда четко видите цель перед собой?

Дело не в цели. Есть люди, которые себе карьеру выстраивают, достигая ради этого новых целей. Мною всегда движет интерес. В «POLYMODE» были интересные физические проблемы, потому мы над ними работали. Когда Борис Алексеевич Нелепо предложил заниматься дистанционным зондированием — это было совершенно новое направление для нас, хотелось его изучить и найти, что же в нем интересного. И так получилось, что оперативную океанографию, которая сейчас стремительно развивается, мы придумали еще тогда, в 80-е годы. Не с целью построения каких-то технологий, прогностической системы, а, в первую очередь, для того, чтобы проверить, отражают ли разработанные нами модели реальное состояние. Для этого нужно было построить аппарат, который позволит эту проблему исследовать. Мы попытались в советское время это сделать, но не успели, не было условий, слабые компьютеры, не те технологии. Когда же началось активное сотрудничество с западными коллегами, мы легко смогли реализовать накопленный потенциал. Все удалось построить, как из кубиков. У нас были готовые модели, система ассимиляции, которую развивал Василий Васильевич Кныш. И для таких уникальных людей, как Юрий Борисович Ратнер, который из-за отсутствия нужных технологий долго находился в тени, открылось целое пространство возможностей. Главное, что мы успели все это осуществить. И сейчас, когда нас отлучили от западного сотрудничества — можем спокойно продолжать работать. Мы опять в вольном поиске.

А как насчет молодого научного потенциала? Есть достойные преемники?

Конечно! На удивление, несмотря на то, что и школьное, и университетское образование по сравнению с советским временем упало просто катастрофически, люди с хорошими задатками все равно есть. Замечательно, если они вовремя появляются в институте, как, например, Артем Мизюк, председатель Совета молодых ученых. Он у нас курса с третьего начал курсовую писать, потом — диплом, в аспирантуру поступил и достаточно быстро вошел в тематику. Здесь много крепких молодых специалистов. Поэтому очень важно, чтобы они были активными представителями научного сообщества в России, участвовали в конференциях. Мы на это очень рассчитываем. Недавно они сами достойно организовали и провели конференцию, пригласив много участников со всей страны. Это прототип того научного сообщества, которое, на мой взгляд, через лет десять будет очень эффективно работать.

Каким бы Вам хотелось видеть будущее института, которому Вы посвятили столько лет?

Наверное, принципиально наш институт развивается правильно. Но у меня такое представление, что все научные сотрудники должны быть как-то классифицированы по направлениям своей деятельности, поскольку она у всех разная. Одни выполняют технологическую часть работы, другие — работают индивидуально. Сидит себе человек, статьи пишет, и никто ему не нужен. У него есть свое поле исследований. Есть люди, которые тяготеют к работе с молодежью. Мне кажется, академические институты должны состоять из ядра специалистов, которые занимаются чисто фундаментальными исследованиями, и они обязаны обеспечивать себя за счет грантов, имея какую-то часть базового финансирования. У них должен быть хороший рейтинг в международных журналах, участие в масштабных проектах.

Необходимо также создать промежуточную структуру между вузами и академическими институтами, которая могла бы готовить специалистов, начиная со студенческих лет. У нас есть в институте хорошие примеры такой подготовки, ведь когда студент с третьего курса начинает работать здесь, он входит в профессию и развивается в ней как специалист гораздо быстрее и может подготовить свою диссертацию ровно в срок аспирантуры. Для этого нужно, чтобы отдельные люди в институте направленно занимались работой со студентами.

Нужны также специалисты, которые занимаются контрактами с разными заказчиками, ведомствами, промышленностью — тем, что раньше называлось «хозтемами».

Это мои представления относительно структуры института. А что касается направлений исследований — они могут быть достаточно разнообразными, потому что океанология сейчас развивается очень широко. Но должна быть ориентация на внедрение в промышленность. Нужно, чтобы те, кто занимается контрактами с промышленностью, определяли фундаментальное направление. Важно, чтобы между так называемыми хозтемами и исследованиями наладилась тесная взаимосвязь. И, конечно, хочется, чтобы наша работа была частью мировой науки. Мы не должны развивать науку в изоляции.

На Ваш взгляд, что является самым сложным в работе ученого?

Сложно, когда теряется интерес. Интерес, любопытство — это движущая сила в науке! Если этого нет — сидеть на научной работе, как инженер в своем КБ, просто не допустимо. Главная сложность заключается в том, чтобы этот интерес не растерять. Его нужно постоянно контролировать, подпитывать. Я не могу сказать, как это правильно делать. Это должно быть внутри каждого.

Что Вы посоветуете молодому поколению ученых, как мудрый наставник?

Усердно работать! Работа открывает окна новых возможностей. В первые 10 — 12 лет научного труда молодого специалиста закладываются основания для дальнейших исследований, и нужно интенсивно использовать это время. Важно интересоваться не только своей узкой областью, иначе идеи, которые хочется реализовывать, могут исчерпаться очень быстро. Надо учиться смотреть на проблему более широко.

В чем для Вас заключается счастье?

Сразу, одним словом не ответить… Мне нравится работать в науке. Я счастлив, что работаю здесь, хотя была масса возможностей куда-то уехать. Здесь есть ощущение свободы, и для меня это очень важно!

Беседовала: Алла Муханова